И.А. Близнец, заместитель Генерального директора Роспатента, доктор юрид. наук, профессор,

К.Б. Леонтьев, канд. юрид. наук, доцент

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

СТАТЬЯ 2

«НЕМАТЕРИАЛЬНЫЕ» ТЕОРИИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Необходимость развития правового регулирования отношений, связанных с интеллектуальной собственностью (далее - ИС), возникла, когда стала заявлять о себе потребность в торговле отдельными ее «элементами».

Как было показано авторами в предыдущей статье данного цикла, право может воздействовать только на этап использования объективно выраженных результатов интеллектуальной деятельности, даже если цель такого воздействия - создание условий для появления новых творческих достижений. Разумеется, понимание ИС нельзя ограничивать исключительно закрепленными на материальных носителях духовными ценностями, но для того, чтобы можно было предоставлять охрану «плодам просвещения», они обязательно должны быть объективно выражены, т. е. как минимум произнесены, спеты, нарисованы, описаны и т. д.

В то же время применение термина «интеллектуальная собственность» обычно либо отождествляется с нематериальными благами (произведениями, идеями, информационным потенциалом и т. д.), либо вообще ставится под сомнение как «неправомерное и вводящее в заблуждение».

Очевидно, что имеется серьезное противоречие между необходимостью «объективного выражения» предмета, в отношении которого предоставляется правовая охрана, и пониманием ИС только в качестве нематериального блага.

Во многих исследованиях априори отмечается нематериальный характер объектов ИС, а саму ИС предлагается понимать как «идеальное, духовное начало», собственность на знание и информацию, право на нечто нематериальное: совокупность новых идей, художественных образов, научных понятий, технических решений и т. д. Часто подчеркиваются «неосязаемость» объектов ИС и отсутствие какой-либо связи с вещественным носителем, делающим их доступными для человеческого восприятия, несмотря на то, что для отдельных видов таких объектов (например, многих результатов художественного творчества) последнее утверждение - более чем спорное.

Для результатов творческой деятельности часто используют термин «произведение», под которым понимают идеальный объект - саму творческую мысль, а не предмет материального мира. При этом в ряде случаев между понятием «произведение» и понятием «интеллектуальная собственность» ставят знак равенства.

Сторонники «нематериальных подходов» предлагают рассматривать ИС как правовой институт, обеспечивающий охрану и использование нематериальных благ - результатов интеллектуальной деятельности, права на которые закрепляются за их создателем вне зависимости от правового режима, устанавливаемого в отношении материальных носителей таких результатов, а также от юридической или фактической «судьбы» этих носителей. Художественное выражение «рукописи не горят» в данном случае сводится до констатации факта «идеи не сгорают». Материальный носитель творческого результата рассматривается только в качестве вещи, которая может передаваться в собственность другим лицам, может быть уничтожена, что с формально-юридической точки зрения не влечет в отношении самого результата интеллектуальной деятельности, являющегося нематериальным благом, абсолютно никаких изменений, поскольку отрицается какая-либо значимая правовая связь между «невещественной» интеллектуальной ценностью и ее материальным воплощением.

В настоящей статье предлагается краткий анализ наиболее распространенных теорий подобного рода.

1. Применение юридической модели классических вещных прав к результатам интеллектуальной деятельности (объектам ИС)

В литературе иногда встречается упрощенная концепция ИС. Ее приверженцы предлагают считать все объекты ИС «нетелесными вещами», нематериальными благами, но использовать при этом для характеристики содержания права ИС модель классических вещных прав [1, с. 3-9; 2, с. 10-13], т. е. триаду правомочий:

- владение - фактическое господство над вещью;

- пользование - извлечение полезных свойств из вещи;

- распоряжение - возможность определять юридическую судьбу вещи.

Структуре правомочий, составляющих право ИС, предлагается придавать аналогичную форму. При этом в отношении правомочий пользования и распоряжения указывается, например, что они «являются исключительными (монопольными) правами и все виды вознаграждения автору следует рассматривать как плату за лицензию или уступку этих прав», а правомочие владения определяется как «фактическое знание субъектом тех идей и решений, из которых складывается новшество, и основанные на этом [знании] личные неимущественные права авторов произведений» [2, с. 11]. Учитывая «эффект размножения идей» при их обнародовании и обмене (иллюстрируемый обычно афоризмом: «Если у тебя есть яблоко и у меня есть яблоко и мы обменяемся, у каждого из нас останется по яблоку; но если у тебя есть идея и у меня есть идея и мы обменяемся, у каждого из нас будет по две идеи»), а также принципиальную возможность познания любой идеи неограниченным кругом субъектов, правомочие владения в данном случае корректнее было бы характеризовать не через простое знание, а через знание «первоначальное», принадлежащее подлинному творцу новой идеи, т. е. понимать владение как доказуемое первознание.

Несмотря на внесение поправок или дополнений, предусматривающих, в частности, наделение «интеллектуального собственника» помимо традиционной триады правомочий дополнительными правомочиями авторства, вряд ли когда-либо данная теория или ее модификации получат широкое распространение.

Сторонники отрицательного ответа на вопрос о том, возможно ли использовать юридическую модель классических вещных прав для раскрытия понятия «интеллектуальная собственность», отмечают, что права на объекты ИС не могут быть точно описаны классической триадой правомочий, поскольку последние отражают материальный характер объекта, его единичность, уникальность, прежде всего в силу пространственной ограниченности. Конструкция правомочий владения, пользования и распоряжения целиком привязана к особенностям охраны и использования материальных объектов - вещей. Кроме того, многие специалисты совершенно верно указывают на то обстоятельство, что принятие классической триады правомочий в качестве абсолютной основы для дальнейшего развития умаляет реальное многообразие «интеллектуальных прав» и связанных с ними отношений.

Действительно, рассматриваемая конструкция во многом противоречива. Если неразрывно связывать ИС с творческой личностью, то придется признавать, что ни личность, ни неотчуждаемые от нее личные неимущественные права не могут быть объектом сделок, товаром, не могут участвовать в экономическом обороте, следовательно, использование классической триады правомочий становится бессмысленным. С другой стороны, допущение возможности правопреемства требует создания сложных дополнительных юридических конструкций, но не устраняет негативные последствия, вызываемые «механическим переносом» содержания права вещной собственности на идеальные объекты.

Однако в рамках теоретических исследований полностью отвергать рассматриваемый подход не следует, поскольку использование юридической модели классических вещных прав может не только облегчать характеристику содержания права ИС и ее соотношения с собственностью вещной, но и приводить к нахождению весьма интересных юридических закономерностей.

2. Использование философии римского права: разделение вещей на телесные и нетелесные

Оригинальное решение для проблемы юридического оформления участия нематериальных вещей в экономическом обороте предлагала философия римского права, которая, как известно, проводила разделение вещей на телесные и нетелесные (физические и идеальные). Уже в Институциях Гая отмечалось: «Телесные вещи - те, которые могут быть осязаемы... Бестелесные вещи - те, которые не могут быть осязаемы: таковы те вещи, которые состоят из права, являются правами» [3, с. 39].

В Древнем Риме объектом права собственности считалось «res» (вещь, имущество) и соответственно одной из наиболее распространенных его характеристик признавалась известная формула Дигест «dominimum rerum» (господство над вещью). Однако значительные сложности были связаны с тем, что ключевое слово «res» имело множество значений. Постепенно с развитием юриспруденции оно стало почти тождественно понятию «объект права» [4, с. 76]. В этом качестве «res» понималось как противоположность другого юридического понятия - «persona» (личность).

В классический период в римском праве выработалось понятие «вещи» в широком значении. Оно охватывало не только вещи в обычном смысле материальных предметов внешнего мира, но также юридические отношения и почти любые права, в том числе вытекающие из обязательств. Такое широкое понятие, как «res», нуждалось в дальнейшем делении.

Разделение вещей на телесные (corporales), которые можно осязать, и бестелесные (incorporales), которые осязать нельзя, стало для римской юриспруденции одним из базовых, наряду с разделением на вещи «божественного права» и вещи «человеческого права», «государственные имущества» и «частные имущества» и т. д. Смысл бестелесных вещей усматривался в том, что к ним были отнесены все права: вещные, обязательственные, семейные, наследственные и др. В качестве примеров бестелесных вещей Гай называет наследство, узуфрукт, обязательства: «Бестелесные - это те вещи, которые не могут быть осязаемы; к таковым принадлежат те, которые заключаются в праве, например, наследство, узуфрукт, обязательства, каким бы то ни было образом заключенные, и нисколько не важно то, что в наследстве заключаются физические вещи, ибо и плоды, которые собираются с земли, суть физического характера, а также и то, что нам следует по какому-либо обязательству, большей частью есть физический предмет, как, например, земля, раб, деньги; но самое право наследования, право узуфрукта, обязательственные права считаются res incorporales, то есть бестелесными вещами. В том же числе находятся права городских и сельскихимений, называемые также сервитутами» [5, 2.14, с. 46].

Как отмечали многие комментаторы, в числе примеров вещей бестелесных Гай не упоминает права собственности: римские юристы не различали в достаточной степени право собственности на вещь и саму вещь, вследствие чего право собственности попадало у них в категорию телесных вещей. В отрывке из комментария Ульпиана к преторскому эдикту в Дигестах (5.3.18.2) на вопрос о том, что составляет предмет иска о наследстве, дается ответ, что предмет этого иска составляют все вещи наследства, будут ли то «права» или «телесные предметы». Сравнивая содержание этого отрывка с примерами, приводимыми Гаем, специалисты неоднократно указывали, что, разделяя вещи на телесные и бестелесные, Гай подразумевал под последними не вещи в смысле предметов внешнего мира, а именно права [6, с. 147-148].

Римские юристы находились под сильным влиянием учения Аристотеля, в котором форма пользовалась приоритетом над содержанием, материей: «Материя есть в возможности, потому что она может приобрести форму; а когда она есть в действительности, у нее уже есть форма... Материя существует не в действительности, а в возможности, и скорее за начало - более важное, нежели материя, - можно было быпринять форму...» (Аристотель, «Метафизика»). То, что «форма дает бытие вещи», признавалось в качестве не только философского, но и юридического правила.

Согласно учению перипатетиков (последователей философской школы, основанной Аристотелем) с философской точки зрения все вещи можно характеризовать определенным набором свойств, качеств, признаков, в том числе и правовых, нетелесных по определению. Поэтому Гай утверждает, что как нетелесная по определению «аристотелева сущность» телесной вещи, так и «идеальная сущность» нетелесной вещи могут быть охарактеризованы определенной совокупностью «нетелесных правовых признаков» [7, с. 38-44]. Отсюда вытекала возможность нахождения общности между правомочиями собственника на телесные и нетелесные вещи с учетом особенностей, присущих последним, например, «очевидно, что передача не применяется к бестелесным вещам» [5, 2.28, с. 47]. Это позволяло институту нетелесной собственности использовать те же по форме правомочия, которые составляли содержание собственности на телесные вещи. Очевидно, что такой подход не соответствует доктрине и системе российского права и «непосредственное» его использование в отечественном законодательстве оказывается невозможным, но полностью забывать о нем представляется недопустимым.

В связи со значительными общественными и технологическими изменениями, происходящими во всем мире в последнее время, цивилистическая наука все чаще вынуждена обращаться к опыту прошлого, чтобы на его основе строить новые правовые конструкции, наиболее соответствующие современным потребностям. Тем самым обеспечивается оптимальное сочетание динамизма, стабильности и предсказуемости в совершенствовании правового регулирования. По авторитетному мнению профессора С.С. Алексеева, наиболее перспективное направление развития юридической мысли в настоящее время - это соединение ценностей многовековой мировой юридической культуры (со скрупулезным анализом юридических категорий, трактовкой их природы, классификации и т. д.) с институтами современного гражданского права, отвечающего требованиям высокоразвитой постиндустриальной рыночной экономики: «Именно в соединении ценностей мировой юридической культуры и новых институтов современного общества можно ожидать наиболее крупных шагов в развитии юридической науки» [8, с. 1].

Традиционное понимание собственности базировалось на том, что в основе механизма имущественных отношений лежит право собственности на материальные объекты. Однако экономическое и научно-техническое развитие потребовало ревизии таких взглядов, значительного расширения этого понятия и соответственно юридического признания и юридического оформления новых видов имущества. Такое расширение круга объектов права собственности и иных вещных прав пошло сразу по нескольким направлениям. Во-первых, научно-технический прогресс сделал неизбежным возрастание экономического значения энергетических ресурсов и природного сырья, в результате чего произошло расширение самого понятия «вещественной» собственности. В качестве объекта права собственности стали рассматривать электроэнергию и газ, а затем и другие виды энергии и сырья, совершенно не укладывающиеся в границы традиционного понимания вещей. Во-вторых, не менее важным направлением в расширении круга объектов вещных прав стали разработка и использование концепции бестелесного имущества, к которому могут быть отнесены объекты ИС, ценные бумаги и т. д.

Р. Саватье теоретически обосновал практически безграничное расширение круга объектов права собственности на современном этапе развития общественных отношений и дал определение понятия «бестелесное имущество», заявив, что это «абстрактные права, имеющие определенную стоимость, выраженную в деньгах. Это результат развития юридической техники... Юридико-технические абстракции потеснили телесные вещи. Реальные вещи выступают в юридической жизни только через посредство прав, которые осуществляются в отношении этих вещей, - это права вещные либо обязательственные... Каждое из этих прав может стать предметом сделки. С того момента, когда возникает возможность такой продажи, права становятся имуществом» [9, с. 53-54]. Разумеется, такая позиция означает принципиальный отход от традиционного для отечественной юриспруденции понимания права собственности. О возможных результатах говорить пока рано, но следует отметить, что российские ученые, работающие в сфере уголовного права, при рассмотрении понятия имущества как объекта преступлений против собственности не сомневаются в том, что категория бестелесного имущества изначально присуща современному гражданскому праву [10, с. 74]. Кроме того, российский законодатель уже пошел по пути признания права объектом купли-продажи, мены и дарения.

Отказ от признания права одним из возможных объектов собственности приобретает особое значение в связи с положениями, закрепленными ст. 35 Конституции РФ: «Право частной собственности охраняется законом... Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда». Указанная статья явно подразумевает, что в необходимых случаях объектом защиты являются не только вещная часть собственности, но также принадлежащие собственнику иные права, например, право распоряжаться находящимися на банковском счете деньгами [11, с. 262-265].

Наконец, следует учитывать последствия предлагаемого иногда ограничения круга объектов права собственности для области международного частного права. Речь идет о пределах действия иммунитета собственности государства. При всей сложности данного вопроса не вызывает сомнений то обстоятельство, что этот иммунитет должен в одинаковой мере относиться как к вещам, так и к правам, принадлежащим государству. Примером может служить неоднократно упоминавшееся в литературе дело, связанное с предприятием «Лена Голдфилдс Лимитед». При рассмотрении иска, заявленного советскому государству, Верховный суд штата Нью-Йорк отверг возможность обращения взыскания по долгам советского государства на его денежные средства, хранящиеся на счете в «Чейз Манхеттен Банк», ссылаясь именно на иммунитет собственности государства [12, с. 155-156]. В данном отношении судебная практика в большинстве стран одинакова, и вряд ли Россия может быть заинтересована в ее изменении, тем более с учетом весьма значительного размера внешнего долга в настоящее время. Иной подход мог бы привести лишь к резкому обострению международной обстановки и парализовать не только внешнеэкономическую, но внешнеполитическую деятельность.

Представляет интерес для исследования проблема категорического отрицания некоторыми учеными-цивилистами бестелесных вещей римского частного права, что обусловлено различием психологии античной и современной цивилизаций: «Бестелесное имущество появилось в римском частном праве в силу его непревзойденной логичности, доходящей в некоторых случаях до крайностей; бестелесное имущество было отвергнуто постантичным гражданским правом из-за практицизма западной цивилизации и ее излишнего увлечения философией материализма» [8, с. 70]. Но неоднократно отмечавшаяся на протяжении тысячелетий непревзойденность римского права - «писаного разума» - выразилась в том, что современная континентальная юриспруденция постепенно начинает осваивать концепцию бестелесного имущества, которой она была ранее лишена из-за не сделанной вовремя рецепции. В то же время англосаксонское право дошло до концепции бестелесных вещей своим путем, что заставило исследователей отметить «интуитивный параллелизм в развитии римского и английского права» [13, с. 282] и рассматривать это обстоятельство в качестве доказательства необходимости данной категории для любой современной правовой системы.

3. Понятие собственности и интеллектуальной собственности в англо-американской правовой системе

Как известно, англо-американская правовая доктрина склонна к предельному расширению понятия собственности. В странах общего права понятие вещи охватывает не только материальные объекты, но и имущественные права. Поэтому понятие собственности в этих странах распространяется как на материальные вещи, так и на права требования, при этом различают «реальную собственность» и «персональную собственность». Первая включает материальные предметы, вторая - различные виды прав требований [14, с. 37]. Такой подход сложился еще в средние века, когда многие имущественные права зависели от сословного положения лица или его «цеховой» принадлежности. Однако данный подход оказался весьма полезным в современных условиях, когда значительно расширился состав имущества, участвующего в экономическом обороте.

Собственность (proprietorship) в англо-американской правовой системе трактуется предельно широко. К ней относят даже некоторые права требования (например, на получение пенсий, пособий, алиментов и т. п.), исключительные права (ИС), особенно если такие права отчуждаемы. «Логика рассуждений при этом такова - раз право может быть отчуждено, оно является вещью, пусть и особого рода, а значит, может выступать как объект права собственности» [15, с. 73].

Авторы из ряда стран общего права пытаются дать универсальное определение собственности путем составления своего рода «каталога правомочий собственника». Один из вариантов такого определения предложен англичанином А. Оноре, использующим не три основных элемента права собственности, как это принято в отечественной юриспруденции и некоторых странах континентальной системы права, а одиннадцать [16, с. 67-68]:

1) право владения, понимаемое как исключительный физический контроль над вещью или как право исключительного ее использования; если вещь не может находиться в физическом обладании (например, из-за нетелесной природы), владение может пониматься метафорически (образно) или просто как право устранить других лиц от какого-либо ее использования;

2) право пользования, понимаемое как право личного использования вещи, если оно не включает два следующих правомочия;

3) право управления, т. е. право решать, как и кем может быть использована вещь;

4) право на доход, т. е. на те блага, которые дает реализация двух предыдущих правомочий (личного пользования вещью и разрешения другим лицам пользоваться ею);

5) право на отчуждение, потребление, трату по своему усмотрению, «проматывание», изменение или уничтожение вещи;

) гарантия от экспроприации, или право на безопасность;

7) право передавать вещь;

8) отсутствие срока, т. е. бессрочность;

9) запрещение использовать вещь во вред другим и обязанность предотвращать ее использование вредным для других способом;

10) ответственность в виде взыскания, т. е. возможность отобрать вещь в уплату долга;

11) остаточный характер права собственности, т. е. существование правил, обеспечивающих восстановление нарушенных прав собственника.

Некоторые западные авторы, разделяя в целом взгляды А. Оноре, вносят в определение собственности отдельные уточнения. Так, американский юрист Л. Беккер, исследуя данное А. Оноре «полное» определение права собственности, пришел к выводу, что правом собственности могут быть названы далеко не все из вышеназванных правомочий, а только некоторые элементы или их сочетания, образующие варианты права собственности. По мнению Л. Беккера, наиболее фундаментальным является право на отчуждение, которое (взятое изолированно или в сочетании с другими элементами) может рассматриваться в качестве права собственности. Кроме него Л. Беккер относит к собственности также право на доход, право владения, право пользования при условии, что каждое из этих правомочий является бессрочным и гарантированным от экспроприации. Наконец, к праву собственности он относит и любое сочетание элементов, указанных А. Оноре, если в это право входит хотя бы одно из «подлинных» правомочий собственника [16, с. 68]. По подсчетам Л. Беккера, эти сочетания дают около полутора тысяч комбинаций, что позволяет говорить о возможности существования около полутора тысяч вариантов прав собственности. Это количество многократно возрастает, если в определении собственности учитывать цели (causa) соответствующего права.

Существующее в англо-американской правовой системе различение «осязаемого имущества» и «неосязаемого имущества» близко к разделению вещей на телесные и нетелесные, использованному в римском праве. Такой подход открывает определенные возможности для построения юридических конструкций, применимых к отношениям, связанным с хозяйственным обращением интеллектуальных ценностей. В то же время многие специалисты, в частности профессор А.Л. Маковский, отмечают, что «слепое перенесение на российскую почву даже самых совершенных чужеземных законов невозможно» [17], а вред, причиняемый смешением двух разнонаправленных правовых систем, не может быть оправдан соображениями практического «удобства» такого смешения.

Завершающей, наиболее известной и часто встречающейся в российской правовой доктрине группой «нематериальных» теорий ИС являются различного рода теории исключительных прав, которые, несомненно, заслуживают особого рассмотрения в рамках следующей статьи.

Литература

1. Городов О. «Собственность» и «интеллектуальная собственность» // ИС. - 1994. - № 9-10.

2. Рассудовский В. Интеллектуальная собственность и инновационное предпринимательство // Российская юстиция. - 1994. - № 12.

3. Дигесты Юстиниана. - М., 1984.

4. Брагинский М.И. Гражданский кодекс и объекты права собственности // Журнал российского права. - 1997. - № 1.

5. Гай. Институции // Памятники римского права. - М., 1997.

6. Римское частное право / Под ред. И.Б. Новицкого, И.С. Перетерского. - М., 1994.

7. Мамаев В.М. Интеллектуальная собственность: прошлое и настоящее // Общественные науки и современность. - 1996. - № 4.

8. Мурзин Д.В. Ценные бумаги - бестелесные вещи. Правовые проблемы современной теории ценных бумаг. - М., 1998.

9. Саватье Р. Теория обязательств. - М.: Прогресс, 1972.

10. Клепицкий И.А. Собственность и имущество в уголовном праве // Государство и право. - 1997.- № 5.

11. Олейник О.М. Основы банковского права: Курс лекций. - М., 1997.

12. Богуславский М.М. Международное частное право. - М., 1994.

13. Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 1. - М.: Международные отношения, 1995.

14. Халфина Р.О. Цивилизованный рынок: правила игры. - М.., 1993.

15. Гражданское право. Ч. 1 / Под ред. Ю.К. Толстого, А.П. Сергеева. - М., 1996.

16. Кулагин М.И. Предпринимательство и право: опыт Запада. - М., 1992.

17. Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория. Практика: Сборник памяти С.А. Хохлова / Отв. ред. А.Л. Маковский. - М., 1998.